Экипаж зарылся в песок и остановился. Широко раскинулась пустыня. Слепила глаза сверкающая белизна песков. Однообразие их лишь местами нарушалось серыми кустиками «циты», травы пустыни, да одинокими тамарисковыми деревьями, старыми и запыленными. Справа вытянулся обнаженный хребет Зибана; резкие очертания гор таяли и расплывались в прозрачном голубоватом воздухе знойного полудня. Слева, на горизонте, в золотой дымке вырисовывался оазис и его финиковые пальмы. За ним — другой, как облако неуловимый. Тишина и зной, зной и тишина.

В экипаже сидели четверо: два француза, один из них — офицер в форме африканского стрелка, затем араб — кучер, по самые глаза закутанный в мягкую кисею, и другой араб — в кокетливом костюме тунисского гранда: широкие белые шаровары, ярко-розовый кушак и синяя с серебряным шитьем куртка. Когда экипаж остановился, он обернулся с козел.

— Господа, придется выйти: песок здесь очень глубок.

— Проклятый позвоночник! — проворчал штатский. — Верхом мы давно были бы у цели.